Жизнь как творчество

Детский сад в селе Копачи.

David Bowie «Space Oddity» at Thames 1979

Интересно!

Мне понравилось, как один красноярский музыкальный обозреватель и журналист когда-то написал про эту песню[Ashes to Ashes]. Что она даже не и не о майоре Томе, который оказался всего лишь жалким наркоманом и так никуда и не улетал. А о моменте, который наступает, наверное, в жизни у каждого. Когда думаешь: и кому нужно это всё, и нужно ли это мне? О желании остановить Землю и сойти.

По дороге из Пензы в Киев выдалось несколько часов в Харькове, городе, запомнившемся концертом Queen и Пола Роджерса в 2008-м и обилием зданий в стиле конструктивизма на центральной площади. Читать полностью »

Я уже не верил, что Боуи вернется.

Музыку разлюбил, вероятно; возраст, да и непростое прошлое, сами понимаете. Но он записал альбом, который выйдет уже в марте!!!!!!

А вот сингл с него, который вышел сегодня.

David Bowie — Where Are We Now

Чуть постаревший голос, но сам Бо и стиль все те же!

Теперь я не удивлюсь и концертам в России!! 🙂

Фантастика все это!

На обратном пути из Киева в Пензу провел несколько часов в Москве и (особенно после Киева) вновь поразился тому, какой неудобный и неправильно спроектированный это город.

Километры подземных переходов там, где вполне можно было обойтись наземными.

Узкие запаркованные (хотя сейчас в центре стало с этим получше) тротуары.

Отсутствие больших зон, где можно нормально гулять — ну не гулять же все время по Арбату? В итоге вся прогулка превращается в толкучку на узких улицах и подъемы/спуски в переходах.

Невероятное количество людей и автомобилей вокруг.

Полное отсутствие велоинфраструктуры.

Полный архитектурный сад-огород.

В очередной раз поставив себя на место гипотетического жителя Москвы (а в последнее время одолевают разные мысли ;)), понял, что не хочу я такой жизни для себя и для своей семьи.

Собянин, конечно, многое делает для того, чтобы Москва стала удобнее для людей, но я сильно сомневаюсь, что у него получится превратить ее в цветущий и благоухающий город, в котором было бы комфортно жить. Несмотря на все старания Ильи Варламова 😉

Создается ощущение, что если в Москве и стоит жить, то только ради каких-то фантастических карьерных/зарплатных плюшек, правда, терпеть неудобства все равно придется.

И вопрос к московским френдам (у которых восприятие, конечно, может быть иным — все-таки родной город).

Вы любите Москву? За что? Если любите за что-то кроме работы, то как вы все это терпите? :))

Утро в киевском хостеле. Два дня до возвращения в суровую реальность 😉

ДДТ в Киеве. Новогодний концерт (31.12.2012)

А вот и видео подоспело 🙂

На часах 3.11 по Киеву (а по Москве даже страшно подумать сколько); Киев уже почти родной, Шевчук прекрасен!!!

P.S. Ну, и с новым годом, конечно!!!

Е-е-е…..

Традиционный пост с итогами года в этом году чуть пораньше)

Хотя, честно говоря, не знаю, что и написать: настолько бестолковым и напряженным одновременно выдался этот год, что хочется только надеяться, что такого больше не будет)) И, конечно, сделать все возможное для этого. Но говорить о пустоте и негативе совсем не хочется, лучше вспомнить тот немногий позитив, который был в этом году)

Путешествия

Киев (раз, два), Львов, Мукачево, Владимир, Суздаль, Боголюбово

Концерты

«Руки вверх«, «Аквариум«, Элтон Джон, Queen и Адам Ламберт, ДДТ

Музыка

Из нового, как ни странно, только Оззи Осборн.

Кино

Чаплин

Книги

Гессе, Познер 🙂

Прочее

Зеркалко 🙂

Как и год назад, единственное, что создает хоть какое-то ощущение Нового года – лежащая на столе пачка железнодорожных билетов с такими географическими точками как Москва, Пенза, Киев, Харьков, Каменец-Подольский, Черновцы… 🙂 В общем, будет интересно.

Всех, кто это вдруг читает, с праздниками!!! 🙂

Как сообщили уже все мировые СМИ, 8 февраля к нам пожалует БГ!!!

Слава очнувшимся промоутерам! 🙂

Upd.: Заканчивая празднование 40-летия творческой деятельности группы «АКВАРИУМ», человек-легенда и одна из самых ярких личностей молодежной культуры 70-х, 80-х и 90-х годов — Борис Борисович Гребенщиков — решил отыграть несколько спокойных, «домашних» концертов в уменьшенном составе!

Концерты такого рода растирают границу между исполнителями и слушателями. Это скорее не концерт, а общение с публикой на более высоком уровне.

Уникальность концерта в том, что, все песни, сыгранные музыкантами, будут исполнены в их первоначальном варианте, «то есть так, как задумывались» и вряд ли удастся еще где-нибудь не только послушать «акустику» Бориса Борисовича, но и пообщаться с ним «глаза в глаза», задать ему вопросы, почувствовать особую атмосферу, гораздо ближе, чем это бывает на концертах с большим количеством музыкантов и зрителей.

Сценический креатив от Дэвида Боуи образца 1983 года.

David Bowie — Ashes To Ashes (Live, 1983)

И вслед за ней, конечно…

David Bowie — Space Oddity (Live, 1983)

Параллельно с Гессе окунулся в Достоевского, которого не открывал со школьных времен, и первое же, что пришло на ум с первых страниц «Братьев Карамазовых» — язык Достоевского в сравнении с языком Гессе гораздо сложнее и приземленнее. Если у Гессе ты паришь над поверхностью земли, то у Достоевского даже поначалу все не так легко. (Правда, это самое первое впечатление — все еще может измениться.)

В связи с этим интересно, что сам Гессе пишет о Достоевском.

О Достоевском трудно сказать что-либо новое. Все, что можно было сказать о нем умного и дельного, уже сказано, все казавшееся когда-то новым и оригинальным устарело в свой черед, но всякий раз, когда в годину горя и отчаяния мы обращаемся к нему, притягательный и страшный образ писателя является нам в ореоле вечно новых тайн и загадок.

Истинным читателем Достоевского не может быть ни скучающий буржуа, которому призрачный мир «Преступления и наказания» приятно щекочет нервы, ни тем более ученый умник, восхищающийся психологией его романов и сочиняющий интересные брошюры о его мировоззрении. Достоевского надо читать, когда мы глубоко несчастны, когда мы исстрадались до предела наших возможностей и воспринимаем жизнь, как одну-единственную пылающую огнем рану, когда мы переполнены чувством безысходного отчаяния. И только когда мы в смиренном уединении смотрим на жизнь из нашей юдоли, когда мы не в состоянии ни понять, ни принять ее дикой, величавой жестокости, нам становится доступна музыка этого страшного и прекрасного писателя. Тогда мы больше не зрители, не сибариты и не критики, а бедные братья среди всех этих бедолаг, населяющих его книги, тогда мы страдаем вместе с ними, затаив дыхание, зачарованно смотрим их глазами в водоворот жизни, на вечно работающую мельницу смерти. И только тогда мы воспринимаем музыку Достоевского, его утешение, его любовь, только тогда нам открывается чудесный смысл его страшного, часто дьявольски сложного поэтического мира.

Интересно, я достаточно уже настрадался, чтобы воспринимать Достоевского? 🙂

P.S. Повторюсь, все впечатления о Достоевском еще впереди.

Рассказ о молодом англичанине, отправляющемся в Индию для миссионерской деятельности — еще одна страница биографии самого Гессе. Его отец работал в Индии миссионером, а мать родилась в Индии, и Гессе с детства мечтал увидеть эту страну.

Индия глубоко повлияла на Роберта Эгиона — он увидел, что здешний народ, несмотря на диковатость, гораздо интереснее и притягательнее европейцев и, несмотря на внешнюю простоту, хранит в себе некую тайну. Тайну эту Гессе будет разгадывать всю свою жизнь — вспомним хотя бы гораздо более поздние «Путешествие к земле востока» и «Сиддхартху«.

Замечу еще, что даже в таком коротком рассказе язык Гессе очень образен, свеж, невероятно легок, так что сразу подхватывает и уносит читателя прямиком в иные измерения.

В заключение совершенно потрясающий фрагмент, который стоит привести полностью (осторожно! текст может обернуть вас в буддизм! :)).

***

В эту ночь, когда после долгих беспокойных раздумий миссионер наконец заснул под назойливое жужжанье москитов, ему приснился удивительный сон.

Он брел по смутно-туманной пальмовой роще, на красно-коричневой земле играли желтые блики солнца. Попугаи кричали в вышине, обезьяны отчаянно храбро карабкались по бесконечно высоким колоннам стволов, крохотные, сверкающие, как драгоценные камни, колибри искрились яркими красками, всевозможные насекомые изливали радость жизни в звуках, игре красок или движений. Радостный миссионер, преисполненный благодарности и счастья, беспечно гулял среди этого великолепия; вот он подозвал плясавшую на канате-лиане обезьянку, и, смотри-ка, ловкий зверек послушно соскочил на землю и почтительно, как слуга, склонился перед Эгионом. И Эгион понял, что здесь, в этом блаженном уголке Божьего мира, он может повелевать, и немедля призвал к себе птиц и бабочек; и блистающим роем все они устремились к повелителю, он же взмахнул руками и принялся дирижировать, кивая в такт головой, подавая знаки глазами и щелкая языком; и все прекрасные птицы и мотыльки послушно водили хороводы в золотистом воздухе, проплывали торжественными процессиями, и дивный этот хор свистел и щебетал, стрекотал, жужжал и щелкал, они плясали в воздухе, гонялись друг за другом, выписывали величественные круги и веселые спирали. То был ослепительный яркий балет и концерт, вновь обретенный рай, и сновидец в этом гармоничном волшебном мире, покорном ему и подвластном, изведал наслаждение глубочайшее, почти болезненное, ибо в блаженстве был уже слабый привкус или предчувствие, предощущение его незаслуженности и мимолетности, что и подобает испытывать благочестивому миссионеру в минуты любого чувственного наслаждения.

И это пугающее предощущение не обмануло его. Восхищенный друг природы еще предавался созерцанию резвой кадрили обезьян и ласкал огромную бархатисто-голубую бабочку, доверчиво опустившуюся к нему на левую руку и, словно голубка, позволившую себя погладить, но уже первые тени страха и гибели метнулись вдруг в этой волшебной роще и омрачили душу мечтателя. Пронзительно вскрикнули в ужасе птицы, порывистый ветер вскипел, зашумев над высокими кронами, радостный теплый солнечный свет потускнел и иссяк, птицы бросились кто куда, красивых крупных мотыльков, в страхе бессильных, умчал ветер. Взволнованно застучал ливень по листьям, и вдали прокатился по небосводу медлительный тихий громовый раскат.

И тут в лес вошел Бредли. Уже улетела последняя пестрая птица. Исполинского роста, мрачный, как призрак убитого короля, Бредли подошел, презрительно сплюнул на землю перед миссионером и принялся укорять его обидными, насмешливо-злыми словами за то, что он лентяй и обманщик, ведь лондонский патрон нанял его на службу и дал ему денег ради обращения язычников, а он ничего не делает, только прохлаждается, ловит букашек и гуляет по лесам. И подавленный Эгион признал правоту Бредли: да, он виновен во всех этих упущениях.

И тогда появился могущественный богатый коммерсант, английский патрон Эгиона, и с ним много английских священников, и они вместе с Бредли погнались за миссионером и гнались за ним через заросли и терновник, пока не выбежали на людную улицу в предместье Бомбея, где высился до небес индийский причудливый храм. В храм и из храма пестрым потоком текли людские толпы, голые кули и гордые брахманы в белых одеждах, напротив же, на другой стороне улицы, стояла христианская церковь, и над ее порталом было высеченное в камне изображение восседающего средь облаков Бога Отца со строгим отеческим взором и волнистою бородою.

Преследуемый миссионер взбежал на паперть Божьего дома, взмахнул руками и обратился к индусам с проповедью. Громким голосом он призвал их взглянуть и увидеть, что истинный Бог совсем иной, не такой, как их убогие божки уродцы с хоботами или множеством рук. Он простер длань к скопищу сплетенных фигур на стенах индийского храма, затем — к изображению Бога над вратами своей церкви. Но как же он был напуган, когда, сам следуя своему указующему жесту, поднял глаза и увидел: Бог Отец преобразился, у него теперь было три головы и шесть рук, и вместо чуть глуповатой бессильной строгости на всех трех его лицах играла снисходительная и довольная тонкая улыбка, в точности та, что отличает наиболее утонченные изображения индийских богов. Обескураженный проповедник обернулся к Бредли, патрону и священникам, но все они исчезли; одинокий и беспомощный, он стоял на ступенях церкви, и тогда покинул его и Бог Отец, ибо всеми шестью руками приветственно махал он индийскому храму и божественно-безмятежно улыбался божествам индусов.

Всеми покинутый, опозоренный и растерявшийся, стоял Эгион на своей церковной паперти. Он закрыл глаза и не двигался с места, все надежды померкли в его душе, и со спокойствием отчаяния он ожидал, что язычники побьют его каменьями. Наступила мучительная тишина, но затем он почувствовал вдруг, что чья-то сильная и вместе с тем добрая рука отстранила его, и, открыв глаза, увидел, что каменный Бог Отец величаво, с достоинством шествует вниз по ступеням, и в ту же минуту со своих зрительских мест на стенах индийского храма начали спускаться полчища индийских богов. Всех их Бог Отец приветствовал, после чего вошел в индийский храм и, дружелюбно кивая, принял поклонение брахманов. Меж тем языческие боги со своими хоботами, кудряшками и узкими глазами один за другим направились в христианскую церковь и ко всему, что увидели в ней, отнеслись с одобрением, следом же за богами потянулись длинной вереницей молящиеся, и так произошло переселение богов и людей из индийского храма в церковь и из церкви в храм. В братском согласии зазвучали гонг и орган, и тихие смуглые индийцы возложили на строгий алтарь английской христианской церкви цветы лотоса.

А в самой середине торжественного этого шествия шла прекрасная Наиса с гладкими блестящими черными волосами и большими детскими глазами. Вместе со множеством верующих индусов она покинула старый храм и теперь, поднявшись по ступеням христианской церкви, стояла перед миссионером. Серьезно и с любовью поглядела она ему в глаза, поклонилась и подала цветок лотоса. И вот, в нахлынувшем восторге, он склоняется к ее ясному, спокойному лицу, целует в губы и заключает ее в объятия.

… и живет там))

David Bowie — Afraid (Live, Olympia, 2002)