Жизнь как творчество

Со второй попытки (а вот следы первой) все-таки одолел этот монументальный труд величиной в тысячу страниц.

Поначалу (первые страниц четыреста) было интересно. Встречались и просто разухабистое великолепие…

После долговременных и любопытных опытов я изобрел особый способ подтираться, – отвечал Гаргантюа, – самый, можно сказать, королевский, самый благородный, самый лучший и самый удобный из всех, какие я знаю.
Как-то раз я подтерся бархатной полумаской одной из придворных дам и нашел, что это недурно, – прикосновение мягкой материи к заднепроходному отверстию доставило мне наслаждение неизъяснимое. В другой раз – шапочкой одной из помянутых дам,– ощущение было то же самое. Затем шейным платком. Затем атласными наушниками, но к ним, оказывается, была прицеплена уйма этих поганых золотых шариков, и они мне все седалище ободрали. Боль прошла только после того, как я подтерся шляпой пажа, украшенной перьями на швейцарский манер.

Затем как-то раз я присел под кустик и подтерся мартовской кошкой, попавшейся мне под руку, но она мне расцарапала своими когтями всю промежность.

Подтирался я еще шалфеем, укропом, анисом, майораном, розами, тыквенной ботвой, свекольной ботвой, капустными и виноградными листьями, проскурняком, диванкой, от которой краснеет зад, латуком, листьями шпината.

Затем я подтирался простынями, одеялами, занавесками, подушками, скатертями, дорожками, тряпочками для пыли, салфетками, носовыми платками, пеньюарами. Все это доставляло мне больше удовольствия, нежели получает чесоточный, когда его скребут. Я подтирался сеном, соломой, паклей, волосом, шерстью, бумагой.

Потом я еще подтирался, – продолжал Гаргантюа, – головной повязкой, думкой, туфлей, охотничьей сумкой, корзинкой, но все это была, доложу я вам, прескверная подтирка! Наконец шляпами. Надобно вам знать, что есть шляпы гладкие, есть шерстистые, есть ворсистые, есть шелковистые, есть атласистые. Лучше других шерстистые – кишечные извержения отлично ими отчищаются. Подтирался я еще курицей, петухом, цыпленком, телячьей шкурой, зайцем, голубем, бакланом.

В заключение, однако ж, я должен сказать следующее: лучшая в мире подтирка – это пушистый гусенок, уверяю вас, – только когда вы просовываете его себе между ног, то держите его за голову. Вашему отверстию в это время бывает необыкновенно приятно, во-первых, потому, что пух у гусенка нежный, а во-вторых, потому, что сам гусенок тепленький, и это тепло через задний проход и кишечник без труда проникает в область сердца и мозга. И напрасно вы думаете, будто всем своим блаженством в Елисейских полях герои и полубоги обязаны амброзии и нектару, как тут у нас болтают старухи. По-моему, все дело в том, что они подтираются гусятами…

И отменные стилистические находки…

Как-то раз, не сумею сказать — когда именно, Пантагрюэль после ужина прогуливался со своими приятелями у городских ворот, где берет начало дорога в Париж. Здесь он повстречал весьма миловидного студента, шедшего по этой дороге, и, поздоровавшись с ним, спросил:

— Откуда это ты, братец, в такой час?

Студент же ему на это ответил:

— Из альмаматеринской, достославной и достохвальной академии города, нарицаемого Лютецией.

— Что это значит? — обратился к одному из своих спутников Пантагрюэль.

— То есть из Парижа, — отвечал тот.

— Так ты из Парижа? — спросил студента Пантагрюэль. — Ну, как же вы, господа студенты, проводите время в этом самом Париже?

Студент ему на это ответил так:

— Мы трансфретируем Секвану поутру и ввечеру, деамбулируем по урбаническим перекресткусам, упражняемся во многолатиноречии и, как истинные женолюбусы, тщимся снискать благоволение всесудящего, всеобличьяприемлющего и всеродящего женского пола. Чрез некоторые интервалы мы совершаем визитации лупанариев и в венерном экстазе инкулькируем наши веретры в пенитиссимные рецессы пуденд этих амикабилиссимных меретрикулий, а затем располагаемся в тавернах «Еловая шишка», «Замок», «Магдалина» и «Мул», уплетандо отменные баранусовые лопаткусы, поджарентум кум петруцка. В тех же случаях, когда карманари ностри тощают и пребывают эксгаустными от звонкой монеты, мы расставамусс нашими либрисами и с лучшими нашими орнаментациями и ожидамус посланца из отеческих ларов и пенатов.

Тут Пантагрюэль воскликнул:
— На каком это чертовом языке ты изъясняешься? Ей-богу, ты еретик!

Одним словом, настоящее чудо! Правда, перемежалось все это нудными и многостраничными описаниями военных сражений, имеющими, на мой взгляд, сомнительную ценность…

Примерно в середине эпоса, когда главные герои отправились в путешествие к Оракулу Божественной Бутылки, повествование превратилось в бесконечный «Суер-Выер» (правда, на несколько порядков лучшего качества, но все же не покидало ощущение, что автору платили за объем), и до конца книги я уже откровенно доползал. Дополз. Спойлер: Панург все же женится.

Какова может быть польза от изучения данного трактата? Только одна: теперь я могу с уверенностью сказать, что прочел всю Википедию по состоянию на середину XVI века 🙂

Когда вселенная погрузилась во мрак, где-то на задворках бескрайнего космоса есть еще места, где тепло и приятно.

Парфенов – что происходит с Россией / вДудь

В послесловии своего последнего романа один начинающий, но весьма перспективный писатель указал несколько книг, послуживших ему источником вдохновения. Среди них была и эта.

И что сказать — давно я не читал такой пышной, кружевной прозы — настолько, что почти забыл, что такое вообще бывает…

Главное достоинство этой книги — в том, что с каждой фразой и каждым оборотом она уносит тебя в мир мыслей и тончайшего эстетического и эмоционального восприятия действительности, присущего главному герою. В его картине мира все очень возвышенно и все познается через красоту и эстетику — нежно, робко, осторожными шагами, на расстоянии. И порой этот мир — невероятно далек от тебя, но в какие-то моменты — невероятно близок. А главное — погрузившись в него однажды, вырваться решительно невозможно 🙂

Сквозь эту призму восприятия даже сама история горячей, но сугубо платонической влюбленности главного героя так и не выходит за границы эстетического, объект его влечения при всей его желанности так и остается неприступным и недоступным — и, пожалуй, это закономерный итог. И при всей грусти, которую навевает эта история, она еще и очень красива. Красива мертвой венецианской красотой…

Грустные новости из мира прекрасного… Не стало Анджело Бадаламенти.

Надо сказать, что до самого последнего времени я слабо представлял кто это. Конечно, знал, что он написал музыку к сериалу «Твин Пикс» и исполнил небольшую роль в «Малхолланд Драйв».

Все изменил один короткий ролик.

Angelo Badalamenti explains how he wrote Laura Palmer’s Theme

В этих нескольких минутах всё — и неповторимый Линч, и магия искусства, когда настоящий шедевр рождается прямо на наших глазах. И еще многое, что не выразить словами…

Посмотрел несколько выпусков незабвенной игры «О, счастливчик!», которые появились в сети сравнительно недавно, и пережил целую гамму ощущений…

Во-первых, это свежесть — свежесть того времени, которая, как кажется, сквозит даже в игровой графике, и свежесть тогдашнего восприятия жизни вообще — с безграничными горизонтами, которые открывались и перед тобой лично и, как казалось, перед новой, совсем юной страной.

Во-вторых, случайно увидев комментарии в ютубе о замене Диброва на Галкина, полностью совпавшие с моими тогдашними переживаниями, я лишний раз удивился тому, насколько же самозабвенна была та пора жизни — такие вещи как смена ведущих в любимой игре тогда казались невероятно важными, а какие-то другие вещи в итоге определили и характер, и ценности.

Ну и в-третьих, как всегда в таких случаях, это просто максимально предметная волна ностальгии, когда вспоминаешь те самые субботние утра со всеми их характерными деталями так, словно это было вчера…

Сегодня день рождения у самого Бориса Борисовича!

Ну, и картинка прекрасная 🙂

В последнее время много смотрел и слушал раннюю Земфиру — видимо, это бушует кризис среднего возраста)

А ютуб, конечно, знает, что нужно таким как я — и предложил, пожалуй, самое ностальгическое, что можно было предложить.

Земфира. Сотворение мира 2008. Казань

Странно — оказалось, что несмотря на невероятную значимость этого события для меня тогда (помнится, стоял в фан-зоне часов восемь, чтобы дождаться Земфиру и Патти Смит) самого сета я почти не помню.

Послушал сейчас — и заметил примерно то же, что и в последние полтора десятка лет на концертах Земфиры — хорошо знакомые вещи в странных, нервных аранжировках и невероятно трогательный, лиричный финал)

И снова пришла на ум недавняя мысль: вся прелесть того времени — не только в том, что ты с разницей в несколько месяцев впервые в жизни выезжаешь за пределы родного города и оказываешься во всех ближайших мировых столицах на первых в своей жизни концертах Земфиры, «Аквариума», Пола Маккартни и «Queen», но и в том, что все это происходит, когда тебе двадцать четыре.

Кажется, что посмотрел уже всё, но порой все же встречаются настоящие шедевры!

Late Night ‘Monologue 4/27/04

Крайне странно в эти времена вообще пытаться складывать слова в предложения и уж тем более делиться впечатлениями об альбомах. Но «Дом всех святых» вышел еще в середине сентября и, как ни крути, его масштаб во всем творчестве «Аквариума» более чем заметен. Хотя, конечно, именно сейчас поневоле воспринимаешь этот альбом как очередной целительный пласт, поддерживающий тебя на пути вниз в преисподнюю, — совсем как «Соль» до «Время N» или «Русский альбом» тридцатью годами раньше.

Поэтому ничто не мешает нам вернуться в 16-е сентября, когда я впервые этот альбом услышал, и провести небольшой мысленный эксперимент, постаравшись описать именно те впечатления. Впрочем, кажется, что-то все же мешает.

Anyway… Выход очередного альбома «Аквариума» в последние пару десятков лет всегда подразумевает то, что большая часть вещей с него уже хорошо известна по концертным записям или рубрике «Подношение интересному времени». И поэтому всякий раз очень сложно представить, что ты слышишь все это впервые, и оценить альбом в целом.

Впрочем, после нескольких прослушиваний в студийных аранжировках хорошо знакомые вещи неизбежно обретают новые краски, и ты понимаешь, что «Обида», к примеру, — это вещь за пределами возможного.

Если б мы могли услышать
Что о нас молчат деревья
Нас бы снёс и разметал
Когнитивный диссонанс
И мы б взлетели над землёю
Устремив глаза на звёзды
Больше ничего не зная
И отныне всё без нас
Всё без нас
Далеко под нами горы
Далеко внизу дома и птицы
И тяжёлы чёрны волны
Что нас примут как родных
А свет не знает, как нам плохо
Свет не знает, как прощаться
Светит в мир, не отрываясь
Из безнадёжных наших глаз

….

Аквариум — Обида

Или, наконец, подбираешь какой-то эмоциональный ключ (возможно, ложный) к прежде казавшейся совершенно недосягаемой «Махамайе».

Аквариум — Махамайя

Понимаешь, что в целом это очень хороший альбом, невероятно разнообразный, яркий, идеально отражающий сегодняшний «Аквариум», и что Борис Борисович с годами становится как хорошее вино — только лучше Впрочем, в этом я никогда и не сомневался.

Вынь и выбрось eSIM
Эта река называется Лета
Мир перечёркнут
Надвое строчкой огня
Мир уже тлеет
И нет никого
Кто принес бы добрую весть

….

Аквариум — Королям листопада

Энджела Лэнсбери и ежевечерние показы известного сериала на НТВ — это еще одно впечатление детства, пусть и не самое яркое, но прочно укоренившееся в памяти.

Много позже, посмотрев несколько интервью с ней, я узнал, что и в жизни она — человек столь же приятный, благородный и аристократичный, как и на экране. Ну и сериал я пересматривал в сознательном возрасте как минимум однажды — он, конечно, более чем шаблонный, но в тех сериях, где действие не выходит за пределы городка Кэббот-Коув, есть что-то очень теплое, уютное и домашнее — точно родом из детства…

А в последний раз этот сериал я смотрел, сидя вечером в номере отеля где-то в западноамериканской глубинке (там среди прочих неожиданно нашелся телеканал, программа которого полностью состояла из старых сериалов).

И это сочетание знакомого культурного контекста и географической точки, в которой я никогда и не мечтал оказаться, тоже было примечательным.

Земфира от Луки — Мой Друг (Official Audio)

Разорванный в клочья темпоритм нового мини-альбома Земфиры идеально отражает это время, о котором пока получается только молчать…

Есть один начинающий (впрочем, далеко уже не начинающий) писатель, который меня никогда не разочаровывает 🙂 Хотя стилистически, да и с точки зрения проблематики и сюжета все его книги очень разные, в них всегда есть глубина, всегда есть многослойность, всегда есть безграничное, как у Умберто Эко, количество отсылок ко всему на свете, всегда есть юмор, да и сама многогранная, но прекрасно узнаваемая личность Дэвида так или иначе непременно проступает за этими разноплановыми историями…

Этот роман (уже пятый по счету) меня полностью покорил! Не с самых первых страниц, конечно, но очень быстро. Я почувствовал в нем что-то невероятно притягательное, в чем-то даже родное, временами причудливое и странное (и поэтому привлекательное), временами очень хрупкое, эфемерное, едва висящее в воздухе (на самом деле, разумеется, искусно подвешенное рукой мастера :)).

Если же говорить предметно, то моя симпатия к этой книге более чем понятна.

Во-первых, место действия, которое здесь еще и абсолютно живой персонаж — Центральный парк. Воспоминания о нем еще довольно свежи, но главное даже не это а то, каким загадочным, таинственным и мрачным предстает перед нами это место.

Во-вторых, стилистически это чистый Маркес! Ассоциации с рассказом «Глаза голубой собаки», ставшим квинтэссенцией моей юношеской любви к классику магического реализма, ничуть не случайны. Грань между сном и реальностью, как и зачастую у Маркеса, здесь размыта настолько, что решительно невозможно определить когда одно переходит в другое, а хрупкость и филигранность мира грез, в котором в один момент оказывается главный герой, доставляет невероятное наслаждение.

Наконец, это просто мастерски написано. Не знаю, как Дэвиду за такой короткий срок удалось достичь такого уровня, но эта книга не просто невероятно увлекательна, но и стилистически безупречна! Главное достоинство таких историй — в том, что в какой-то момент ты и сам вслед за главным героем оказываешься в удивительном мире, из которого не вырваться и от которого не оторваться, и хочется, чтобы все это продолжалось бесконечно долго 🙂 В случае с этой книгой это ощущение наступает практически сразу же и продолжается до самого финала, который долго не отпускает…

Ну, и отдельное наслаждение — читать все это на языке оригинала, когда в общем несложный текст выстроен искусно и тонко, с безупречным чувством стиля.

С нетерпением ждем нового романа 🙂

Даже удивительно, насколько полярными оказались впечатления от этой книги в начале и после первой трети, когда я ее забросил )

С первых страниц (которые, кстати, сохранились только в первой редакции первой части) я отчетливо ощутил: это гениальная книга в том самом жанре, который я люблю больше всего — тотальный абсурдизм, сдобренный безграничным сюром и великолепным юмором. Я даже был готов поставить этот роман в один ряд с нетленками Хармса, Бориса Виана и Флэнна О’Брайена.

Все волшебство закончилось аккурат после первой части книги, которая в основной редакции, к тому же, претерпела некоторые не самые лучшие изменения — шесть фантастических первых глав были урезаны до одной, а образцов солдафонского юмора стало заметно больше.

Одним словом, читать это после первой трети книги стало совершенно невозможно: то ли из-за того, что сюжет и оригинальность сошли на нет, то ли из-за внезапно изменившего автору чувства вкуса, то ли из-за того, что все это просто приелось, то ли из-за всего этого сразу.

Вот такая странная история.

Утро дарит удивительное ощущение, когда кажется, что все только начинается и все еще возможно)

Все без малого тысячу страниц испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, поэтика, масштаб и увлекательный сюжет — этакий сплав Умберто Эко и Тарантино (и еще немного Толкина), с другой — очевидно сырая, странная и чужеродная для меня стилистика (и дело даже не только в специальной лексике, хотя и в ней тоже).

Здесь есть пара-тройка моментов, когда переживаешь самый настоящий восторг и удивление от того, что такое вообще возможно, все же остальное время — продираешься сквозь теснины древнеуральского эпоса, и к сожалению, вовсе не со скоростью Осташиной барки 🙂 Не знаю, должен ли хороший эпос быть еще и увлекательным или это просто не мой жанр, но мне все время казалось, что этот текст — невероятно искусственный, тяжелый, неудобоваримый — даже на уровне отдельных абзацев и предложений. И поневоле задаешься вопросом: если убрать все эти поиски клада и восстановление доброго имени, то кто бы смог дочитать это хотя бы до середины?..