Жизнь как творчество

Сложные чувства посещали меня при чтении этого хрестоматийного романа.

Поначалу было тягостно оттого, что ничего в России, кажется, не изменилось. Потом вроде отлегло, сюжет начал закручиваться, но все равно не покидало ощущение, что книга эта — скорее дань какой-то модной в те времена форме нежели очередная творческая вершина солнца русской поэзии (и прозы).

Так или иначе, знакомство состоялось, и теперь не стыдно сказать, что я знаю первоисточник… 🙂

Дубровский Dubrovskij БГ Гребенщиков Grebenshikov Dibrov

Спустя много-много лет вернулся к попыткам освоить фортепиано)

И какой же это кайф, когда ты можешь найти в Интернете ноты, например, «Let it Be» — и несколько мгновений спустя уже слышишь — это оно! 🙂 То, что столько лет жило внутри — и то, что ты, похоже, теперь можешь наиграть сам, каким бы невероятным это ни казалось 🙂

Очень яркие ощущения, возвращающие жизни ту самую утраченную свежесть 🙂

Предпоследняя книга Виана в моем списке поначалу не производила совершенно никакого впечатления — настолько, что я был готов бросить ее уже на втором десятке страниц.

Но потом произошло нечто неожиданное — один из главных героев вдруг отправился в увлекательное путешествие по волнам своей памяти, которое проходило не где-нибудь, а в параллельных мирах — и оторваться от этой увлекательной фэнтезийно-философской истории было уже невозможно 🙂

Финал оставил вполне конкретные ассоциации с «Пеной дней» (скорее приятные), хотя стилистических вершин своего лучшего романа в «Красной траве» Виан, кажется, даже не пытался достичь…

В очередной раз поражаюсь умению Конана сделать такой шедевр из такой, казалось бы, заурядной темы 🙂

Conan O’Brien ‘Rob Krueger (Rock, Paper & Scissors Champion) 11/20/03

Решил сделать перерыв в знакомстве с творчеством Виана и обратиться к совсем иному жанру)

Об этой книге, конечно же, слышал, но прочитать все не решался, так как думал, что она посвящена исключительно трансцендентальной медитации)

Оказалось, все заметно лучше, и трансцендентальной медитации посвящена только каждая третья глава) Причем Дэвид пишет о ней хотя и вдохновенно, но ненавязчиво — желания начать медитировать за сто с небольшим страниц у меня так ни разу и не возникло)

Остальные две трети книги — это разговор обо всем на свете — о том, как нужно снимать кино, о работе над теми или иными фильмами, да и просто о жизни. Описано все очень методично и очень кратко — видно, что растекаться мыслью по древу Дэвид не любит, и поэтому в книге не четыреста страниц, а ровно в четыре раза меньше)

Итоговые впечатления неоднозначны. С одной стороны, познакомиться с размышлениями Линча от первого лица, безусловно, любопытно. С другой, назвать книгу яркой, интересной и даже в какой-то мере содержательной не получается.

Но и на том спасибо)

Четыре вступительные главы — очень яркие и удивительно странные — подавали огромные надежды, и я уже было приготовился получить от «Осени в Пекине» такое же безграничное наслаждение, подпитанное обильным выделением дофамина, как и от «Пены дней»…

Однако с началом основного сюжета меня тут же постигло разочарование, потому что эти невероятно яркие, самобытные и обладавшие огромные потенциалом персонажи вдруг занялись ни чем иным как… строительством железной дороги в пустыне в лучших традициях советских производственных романов.

Конечно же, здесь было предостаточно и фирменного виановского абсурда, гротеска, коловращения идей и смыслов, и временами все это даже пробуждало ослабевающий с каждой страницей интерес, но чаще через этот не лишенный красоты текст приходилось продираться, прилагая большие усилия.

Итоговые впечатления противоречивы: с одной стороны, здесь явно что-то есть, с другой, одного лишь абсурда как формы явно недостаточно, чтобы получилось что-то стоящее.

Еще один ранний роман Бориса Виана — и по ощущениям ранний 🙂

Его сюжет с первых же строк настолько теряет всякие границы, что единственный вопрос, которым не перестаешь задаваться: а что вообще происходит? 🙂

И это скорее грустно, хотя пассажи вроде

Платон в одном из своих памфлетов, опубликованном только в 1792 году, но ничуть не потерявшем актуальности, сформулировал в нескольких остро отточенных фразах свою концепцию универсума, который сводится к экрану наподобие киноэкранов, куда проецируются одушевленные тени, коих некие индивидуумы принимают за реальность, тогда как, в действительности, реальность находится позади них.

и

Черная фрачная пара с синеватым отливом покоилась на изножье широченного дивана, где разлеглась шкура медведя, убитого горем в Варварляндии.

безусловно, радуют глаз 🙂

После «Пены дней» просто не мог не продолжить знакомство)

И вот перед нами — дебютный роман, в котором Виан уже вполне ощущается. Здесь — и фантасмагорические, полуреальные сюжеты, и не знающие никаких границ остроты, и смелые стилистические эксперименты, и просто радость жизни.

Конечно, нельзя сказать, что это так же стройно, так же стилистически ровно и в той же мере подчинено общей идее, как и его самый известный роман, но удовольствие, граничащее с наслаждением, во время прочтения гарантировано — и это главное.

Хотел проиллюстрировать все сказанное выше стихотворением, принадлежащем перу главного героя, но лучше — интересный факт. Главный герой, которого Виан называет Майором, вполне реален — это друг Виана по имени Жак Лустало, с которым он познакомился как раз тогда, когда начинал писать свои первые романы. Лустало был весьма эксцентричным человеком, обожал устраивать всяческие мистификации и превращать жизнь в праздник.

Как сообщает историческая справка,

Прозвище «Майор» он получил за отсутствующий правый глаз, потерянный из-за разорвавшейся гильзы. С искусственным глазом Майор проделывал разнообразные фокусы: глотал, топил к коньяке и ликере, предъявлял в качестве пропуска, неоднократно терял. Он также выбрасывать предметы с верхних этажей, гулять по крышам и, пренебрегая дверями, уходить через окно. Один из таких выходов стал для него последним. На тот момент ему было всего 23 года.

Майор появляется и в других произведениях Виана, до которых скоро дойдет очередь)

Ну а теперь все же — стихотворение Майора. Не могу удержаться)

I

Беретка набекрень, штиблет зеленый лак,
от фляжки коньяка топорщится карман,
красавец и поэт, с утра до ночи пьян,
кутил по бардакам распутник Арманьяк.
Южанин и француз, он свет увидел там,
где пахнет чесноком и купол голубой.
Итак, он был поэт, притом хорош собой,
а значит, ни к каким не склонен был трудам.
Пятерке шустрых дев доверил тело он,
а духом воспарял и вызов слал в века:
кропал себе стихи под сенью погребка,
где всякий нос блестящ, а разум притуплён.
Его мужской приклад, налит тугим свинцом,
исправно по ночам обойму разряжал.
Как жаркий жеребец, он всепобедно ржал:
семнадцать раз подряд — ни разу в грязь лицом!

II

Увы, гнилой упырь, угрюмо устремя
на Арманьяка взор, в котором жизни нет,
зеленый вурдалак, вошел, когда поэт
— о высший пилотаж! — овладевал тремя.
Ужасна сила зла, когда, исполнен сил,
в минуту пылких игр ты разом свален с ног
Несчастный Арманьяк не закричать не мог:
так сифилис его внезапно подкосил.
Отнялся всякий член — такие вот дела!
Еще он бормотал, пуская пузыри…
Вот выпало перо… Снаружи и внутри
был паралич… Но нет! — надежда в нем жила.
Он мог еще спастись! И день, и ночь подряд
сиделки и врачи в него втирали мазь,
и адский инструмент кипел, в котле варясь,
чтоб вену исколоть и обезвредить яд.

III

Но в черепе глухом стихов сплошной клубок,
что выхода не мог найти из тупика
— поскольку наш поэт лишился языка,
— закопошился вновь, всеяден и жесток.
Александрийский стих в двенадцать злых колец
и восьмисложный ямб, свивавшийся в бреду,
и прочая напасть — и все, как на беду,
плодились и ползли, вгрызаясь под конец
в разгоряченный мозг, что болью обуян, —
глаза рептилий-рифм глядят из темноты,
они огнем горят и кровью налиты —
и вот от корки мозг очищен, как банан.

IV

Поэт еще дышал. Прозаик до утра
не дожил бы, когда б сожрали мозг враги.
Поэт — всегда поэт, на что ему мозги?
Он может жить и так. К тому же доктора
терзали полутруп, вводя в него иглу.
Но плотоядный стих знай грыз его и грыз,
плодился и крепчал. Вдруг мышцы напряглись,
и бедный Арманьяк задергался в углу,
забился, захрипел и замер, как мертвец.
Попятились друзья, решив — его уж нет,
в злодействе обвиня невинных спирохет,
но вот один из них решился наконец
и руку приложил он к сердцу мертвеца. О ужас!
Что-то там, в груди, еще жило!
Он поднял простыню и охнул тяжело:
то был гигантский червь, глодающий сердца!

«Что? Где? Когда?» — одно из теплых телевизионных воспоминаний детства, и я скорее по инерции продолжал смотреть эту программу до самого последнего времени.

Каково же было мое удивление, когда одну из немногих команд, на которые вообще было интересно смотреть, сегодня обрезали на треть!

Причем, произошло это в том числе по инициативе самого руководства ЧГК!!!

Конечно, это далеко не первый звонок — и до этого был уход Ильи Новикова, и непонятно почему вернувшийся Друзь и непонятно почему оставшийся за столом Скипский (в ответ на это клуб покинули как минимум шесть знатоков), но сегодняшний поступок руководства открывает какие-то новые горизонты мерзости, двойных стандартов, замалчивания происходящего, да и слабых команд, которые все это терпят.

Через десять лет после знакомства с «Монти Пайтон» ознакомился наконец с их тремя полнометражными фильмами. Получил огромное удовольствие)

Ниже — фрагмент, который точно не забудешь, если хоть раз увидел)

Every Sperm is Sacred — Complete

Как же прекрасно, что Леонида в последнее время стало много, и всем нам так или иначе перепадает немного его бонвиванистости)

🎙 БЕЗ ДУШИ: Леонид Парфёнов | Вино, «Намедни», журналистика в СССР и изменят ли что-то протесты.

Ивангай – где он пропадал / вДудь

Я прямо до последнего времени умудрялся не чувствовать себя динозавром, но посмотрев Монеточку и вот теперь Ивангая у Дудя, в очередной раз осознал, что уже есть целое поколение, которое совсем иначе воспринимает и Интернет, и реальность и как-то совсем иначе себя в них ощущает.

Не факт, что все это хорошо или плохо, скорее — естественный ход вещей, но все же удивляешься тому, как быстро изменилась жизнь за такое вроде бы короткое время.

Еще одна книга-кандидат на звание лучшей из всех, что я когда-либо читал) (Кажется, уже третья с начала года :))

Удивительно тонкий, нежный и по-хармсовски чудесный мир!

– Польщен и счастлив, Николя, и, поверьте, отвечаю вам тем же. Итак, чем вы попотчуете нас сегодня вечером?

– Я намерен, снова следуя традициям Гуффе, создать на сей раз фаршированного колбасуся с Антильских островов под соусом из портвейного муската.

– А как его готовят? – заинтересовался Колен.

– Рецепт таков: «Возьмите живого колбасуся и сдерите с него семь шкур, невзирая на его крики. Все семь шкур аккуратно припрячьте. Затем возьмите лапки омара, нарежьте их, потушите струей из брандспойта в подогретом масле и нашпигуйте ими тушку колбасуся. Сложите все это на лед в жаровню и быстро поставьте на медленный огонь, предварительно обложив колбасуся матом и припущенным рисом, нарезанным ломтиками. Как только колбасусь зашипит, снимите жаровню с огня и утопите его в портвейне высшего качества. Тщательно перемешайте все платиновым шпателем. Смажьте форму жиром, чтобы не заржавела, и уберите в кухонный шкаф. Перед тем как подать блюдо на стол, сделайте соус из гидрата окиси лития, разведенного в стакане свежего молока. В виде гарнира подавайте нарезанный ломтиками рис и бегите прочь».

– Нет слов! – воскликнул Колен.

В общем, тот самый литературный деликатес от Гуффе, который я люблю больше всего и который, увы, удается найти так редко…

(Если вы не заметили нарезанный ломтиками рис, то перечитайте еще раз.)

В это изящное кружево абсурда вплетается и розовая ниточка сатиры в виде персонажа по имени Жан Соль Партр (да!), прототип которого, будучи современником Виана, видно, чем-то ему насолил)) Так или иначе, каждое появление Партра приносит мало с чем сравнимое удовольствие)

Партр вышел из-за стола и продемонстрировал слушателям муляжи различных типов блевотины. Самая прекрасная из них — непереваренное яблоко в красном вине — имела огромный успех.

:)))))

А еще есть прекрасная серая мышка и, конечно, история любви)

***

(Осторожно, далее — фатальный спойлер!)

Однако как в одном из моих самых любимых фильмов, ровно в центральной точке повествования беззаботное настроение уходит, и прекрасный мир, окружающий главных героев, начинает рушиться.

За это время с главными героями успеваешь сродниться настолько, что читать это невероятно трудно, а последняя глава — это просто разрыв аорты.

Так и хочется спросить: Борис, ну зачем?… Ну, неужели нельзя было закончить все это иначе?

Видимо, ответом ему была только тишина…

Лучше еще глоток Партра))

Партр все дни напролёт проводит в маленьком кафе, там он пьёт и пишет рядом с другими, которые тоже приходят туда пить и писать. Они попивают чаёк вприкурку и слабенькие ликёры, благодаря чему им удается не думать о том, что они пишут, да ещё люди там то и дело входят и выходят, не кафе, а проходной двор какой-то, а это взбалтывает осевшие в глубине сознания мысли, и тогда легко выудить наугад то одну, то другую, и даже незачем отсекать лишнее, стоит только записать их, а заодно и все лишние тоже, да развести пожиже одно в другом. Такие смеси легче проглатываются публикой, особенно женщинами, которые вообще не терпят ничего в чистом виде.

ВСЕВОЛОД СТАРОЗУБОВ. Праздничный концерт к Международному женскому дню (1983 год)

Постоянный читатель моего блога спросил меня: а почему же я так ничего и не написал о втором и третьем сезоне «Внутри Лапенко»?

На примере свежевышедшего видео (выше) отвечаю.

Жанр, в котором работает Лапенко — настолько тонкий, что очень легко упустить момент, когда изящное становится грубым, оригинальное — массовым, содержательное — пустым, проще говоря, когда шедевральная и тончайшая эстетическая ткань Антона Лапенко вдруг превращается в «Осторожно, модерн».

Именно поэтому два последних сезона «Внутри Лапенко» в моих глазах не имеют ровно никакого содержания — там прямо с первой серии второго сезона по непонятным для меня причинам был сделан шаг в пустоту. В этом видео ненадолго «воскрес» прежний Всеволод Старозубов и подарил некоторое количество теплых воспоминаний, однако то, что было между его песнями, смотреть попросту невозможно.

Я не ставлю крест на творчестве Антона, но странно, что он сам этого не чувствует. Как странно и «всеобщее зрительское восхищение» последними двумя сезонами, по крайней мере, если судить по комментариям на youtube.

Решил разбавить постмодернизм абсурдизмом, начав прямо с «самого влиятельного англоязычного драматургического произведения XX века».

Впечатления оказались смешанными. Сюжетная завязка (и она же развязка), в которой два персонажа — Владимир и Эстрагон — только и делают, что ждут некоего Годо, а тот все не появляется, поначалу кажется занимательной, но во второй части пьесы безнадежно тонет сама в себе. Возможно, как и любую пьесу, это нужно смотреть, а не читать, но… пока такой возможности не представилось 🙂